В душе поселяется мрак. Последствия Чернобыля: Все ли они известны?
Галина Румянцева-руководитель отдела реабилитации пострадавших при техногенных авариях и катастрофах Государственного научного Центра социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского доктор медицинских наук. (еженедельник «Книжное обозрение. 28 апреля 1998 г)
Каждый год 28 апреля мы вспоминаем, что в 1986 году произошла самая большая радиационная катастрофа – авария на Чернобыльской АЭС. Традиционно повторяются слова о том, что мир стоял на пороге атомной катастрофы, предотвратить которую удалось трудом и подвигом людей, названных в дальнейшем ликвидаторами. Многих их них уже нет в живых. А те, которые живы, с каждым годом всё больше болеют. И с каждым годом всё чаще и слышнее голоса о том, что у этих людей слишком много льгот и компенсаций, что болезни их уже не связаны с Чернобылем. И нечего жить прошлым. Об этом говорят чиновники из Министерства труда. Дума разрабатывает новый закон. Особый энтузиазм проявляет депутат Шинкарёв из Брянской области. Создаётся такое впечатление, что тем, кому удастся сократить государственные расходы на ликвидаторов, обещаны большие поощрения. Порядок выплаты льгот и компенсаций, конечно, нуждается в изменениях. В Москве, например, около пятидесяти человек, пробывших в Чернобыле один-два дня, имеют ежемесячные выплаты до тридцати миллионов (старыми) в месяц. А военные ансамбли гоняли в Чернобыль каждый день петь и плясать. А солдаты срочной службы изо дня в день работали в Чернобыле на самых тяжёлых и опасных работах. Но у них нет никаких выплат и никаких льгот. Только болезни. Спросите любого врача, который имеет отношение к лечению чернобыльцев, чем они отличаются от обычных пациентов. Вам, со вздохом, ответят: «трудные больные». Чем же трудные? А тем, что у них очень много болезней, они крайне несдержанны, они конфликтные, требовательные, они не понимают или не хотят понимать, что их право на бесплатное лечение не беспредельно. Например, в прошлом году доктор мог выписать бесплатный рецепт на пятьдесят видов лекарств, а в нынешнем только на двадцать. А у пациента-чернобыльца пять-шесть- семь болезней, и он не хочет понимать, что доктор не по своей воле принуждает их платить за то, что им жизненно необходимо. Если вопрос о том, как к вам относятся врачи, задать самим чернобыльцам, типичный ответ будет такой: «Не хотят вникать в ниши проблемы». Или: «Мы надоели им, они хотят от нас поскорее избавиться». И с особой обидой вспоминают, как врач «советует»: «Кто вас в Чернобыль посылал - тому и жалуйтесь»… У проблемы несколько аспектов. Первый и, может быть, главный: рядовые врачи, к сожалению, часто бывают недостаточно тактичны и гуманны. Впечатление такое, что в медицинских институтах эти главные для доктора черты не прививают. Но не менее важно и другое обстоятельство. После аварии минуло тринадцать лет. А рядовые врачи всё ещё пишут в медицинских заключениях своим пациентам: «лучевая болезнь». Всё ещё дают рекомендации о веществах, выводящих из организма радионуклиды. И – ещё хуже – даже говорят больным (добрые доктора…): «Что вы хотите, от радиации ещё никто не спасался…» Но ведь всё это простая профессиональная неграмотность. Человек либо вылечивается от лучевой болезни, либо умирает. То и другое давно произошло. И радионуклиды давно выведены из организмов. Давно уже никто ничего не «излучает». И давно надо перестать настраивать людей на трагическое мировосприятие. Проблема больных чернобыльцев и врачей в том, что чернобыльцы действительно требуют больше внимания, чем обычные пациенты. Они, в самом деле, с огромным трудом выносят сидение в очередях. Они не всегда умеют объяснить врачу, чего хотят от него. Предъявляют массу малодифференцированных жалоб. Они отказываются понимать, что лекарство, которое им нужно по медицинским показаниям, отсутствует в списке бесплатных. Они воспринимают это как обиду, жалуются на нерадивость врачей в прокуратуру. Но ведь по сути-то они правы. И пусть раз в год – только к дате Чернобыля, но всё же звучат изо всех радиоэфиров и со всех телеэкранов слова, о том, что своим трудом, своим подвигом, ценой своего здоровья они спасли мир. Ведь они вправе думать, что мир – то есть люди, которых они просят о помощи – даст им за это бесплатные таблетки и пропустит к доктору без очереди, разве не так? Нужно бы всё же понять, что эти люди не сутяги. Что дело в существе тех болезненных изменений, которые с годами происходят, и будут происходить у ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Я долго думала, стоит ли писать об одной из самых тяжёлых, но и самых тонких проблем пост чернобыля. Может быть, и не стала бы … Но в одной из авторитетных газет появились заявления украинских психиатров, взволновавшие многих специалистов. Наши коллеги с Украины завели речь о «чернобыльском слабоумии». Это говорят учёные. А рядовые эксперты ВТЭК зачастую склонны оценивать состояние чернобыльцев как синтез аггравации (термин означает умышленное усиление симптома), рентных установок (стремления получить как можно больше льгот и выплат) и алкоголизма. Так что же? Правы учёные с Украины или эксперты ВТЭК? Полагаю, что истина, как всегда, посередине. С каждым годом число различных физических и психических отклонений среди ликвидаторов возрастает. Растёт и число самоубийств среди них, это не досужие вымыслы, не сплетни, это правда. Мысли о возможном уходе из жизни у ликвидаторов в 10-12 раз чаще, чем у остальной части населения такого же возраста. Но свершившиеся самоубийства - самая трагическая, конечно, но малая часть общей картины психического состояния ликвидаторов. Проблема в том, что до восьмидесяти процентов ликвидаторов имеют те или иные психические или психологические отклонения. У большинства из них очень мал запас жизненных сил. Так мал, что они могут справиться лишь с ограниченным кругом обязанностей. Они живут с постоянным ощущением своего физического и психического бессилия, с чувством, что их человеческие возможности крайне малы. Любая дополнительная нагрузка, требования, предъявляемые окружающим миром, семьёй – всё вызывает чувство страха. Часто не простого страха, а немотивированного животного ужаса. Человек в таком состоянии становится агрессивным даже там, где для агрессии нет повода. Обычному человеку, даже врачу, трудно и вообразить себе, какую проблему для ликвидатора представляют обязательные контакты с государственными учреждениями. А избежать их нельзя. Поскольку чрезвычайно гуманный закон, как и всё в нашей стране, не реализуется автоматически. И все льготы, и все компенсации надо выбивать, надо постоянно доказывать, что ты действительно болен, что ты в самом деле, пострадал на этой проклятой аварии. Прилагая все умственные и нервные силы, чтобы без конца убеждать в этом окружающих, человек сам невольно убеждает себя, усугубляет собственные болезни. Некоторые вообще отказываются от льгот и привилегий, чтобы сберечь силы, которых и так слишком мало. Так и сидят дома годами, давно бросив всякую работу, имея мизерные средства к существованию – только бы оградить себя от дополнительных нагрузок. Самое страшное время для ликвидатора – конец дня, когда силы совершенно на исходе, и хочется одного - лечь лицом к стене, выключить свет и не слышать ни звука. Их любимое развлечение – рыбалка. Там раздражителей минимум, разговаривать не надо, даже шевелиться приходиться редко. Там тихо, там не надо тратить силы… Каково семье этого человека? Кто будет решать проблемы, воспитывать детей, помогать в доме? Естественно, возникают конфликты, которые усугубляют и без того тяжёлое состояние человека. Если у Вас есть знакомые ликвидаторы, замечали ли вы, с каким трудом они иногда подбирают слова, как нелегко им выразить свою мысль? Мужчине всего пятьдесят, внешне он совершенно здоров и вдруг начинает вести себя как потерявший речь постинсультный больной. Слова ускользают от него, он покрывается потом, употребляет междометия, а когда находит нужное слово, испытывает невероятное облегчение. Человеку ведь и без того трудно описывать непонятные для него самого ощущения, а потеря слов, чувство, что ты не в состоянии построить фразу, просто пугает, страшно угнетает… Человек сам о себе начинает думать, как о слабоумном. Хотя на самом деле это не так. Иногда у ликвидаторов изменяется почерк, нужные слова не идут на ум, а на бумаге особенно трудно изложить свои мысли. Память нарушается до такой степени, что окружающие человеку не верят, считают, что он притворяется, симулирует. Но мозг человека, в самом деле, отказывается фиксировать текущие события – так бывает. Это очень затрудняет общение. Самое страшное – это развивающаяся с годами депрессия. Кому и как мужчина сорока-пятидесяти лет может объяснить, что у него невыносимое настроение, что он постоянно в тревоге, как в тисках, что страх и мрак, накатывающие внезапно, делают его жизнь совершенно бессмысленной. Жизнь нормальная, с радостями, светом, осталась где-то там, недалеко от Чернобыля. Теперь в поле зрения попадают лишь вести о смерти очередного друга, в голове долбит дятлом мысль: больше пяти лет после того, как заболел, не живут. Человек с таким мироощущением становится, будто, посторонним в жизни. Он за гранью, у него нет будущего. Нет перспективы. Его мало что интересует. На стороне жизни семья, дети, внуки. На стороне смерти – он сам. Формально оставаясь в семье или на работе, фактически, он не принимает участия ни в чьей судьбе. Домашние, особенно взрослые дети, жестоко решают не обращаться к главе семьи при принятии решений: «Что у него спрашивать – пустое место. И они с этим не спорят, принимают как должное. Депрессию нередко заливают алкоголем по принятой в нашей стране традиции. Реального облегчения алкоголь не даёт. А вот решение о самоубийстве в состоянии алкогольного опьянения бывает принять легче. Мысль о самоубийстве возникает как озарение, как припадок и может реализоваться также внезапно. На этом фоне возникают страхи. Боятся метро, скопления народа, эскалаторов, высоты. Фобии эти не беспочвенны, потому что нарастающие сосудистые расстройства вызывают приступы головокружений, которые чаще всего возникают в душном транспорте, при наплыве раздражителей в толпе, при резких звуках. Больные начинают ограничивать себя в передвижениях, перестают ездить в командировки, на работе их ценят всё меньше. При этом они никому не рассказывают о своих проблемах – стыдятся. Особенно неприятно человеку рассказывать о кратковременных отключениях сознания когда вдруг теряется нить разговора, когда человек вдруг забывает куда шёл, что он делал, и нужно время, чтобы восстановить прерванную нить нормального бытия. До тридцати процентов чернобыльцев 1986 года живут с этими проблемами. Во время такого приступа они могут и получить травму, и попасть под машину… Проблема своего состояния – одна из главных в дезадаптации чернобыльцев. Не принято в нашем социуме всерьёз принимать психологические проблемы человека. Вот инфаркт, инсульт, опухоль щитовидки – достойное заболевание. А нервы – это никто не поймёт. И действительно, не понимают. Даже врачи. Ведь не сумашедший же этот чернобылец? Действительно, не сумашедший. Даже специализированные трудовые экспертные комиссии никогда не сочтут такого больного инвалидом. Хотя фактически он уже давно потерял трудоспособность и стал обузой и для коллектива, и для семьи, и для себя самого. Даже врачу, которому доверяет, врачу, который знает обо всех проблемах ликвидаторов (ну хотя бы потому, что сам – ликвидатор), даже такому врачу о своих проблемах рассказывают неохотно, не сразу. Считают, что рассказывать бесполезно, безнадёжно, унизительно. Диссоциация между сохраняющейся внешней оболочкой, формой поведения и внутренним распадом психических функций – самый большой парадокс психических заболеваний ликвидаторов-чернобыльцев. Проведенное среди них исследование депрессий доказало. Что, до сорока процентов ликвидаторов 1986-1987 годов страдают этим недугом. Почти девяносто процентов имеют различные иные отклонения. И чем дальше мы уходим от аварии, тем больше этих отклонений будет. (интересно, что динамика психических нарушений очень сходна у наших ветеранов Чернобыля и американских ветеранов войны в Заливе, подвергшихся влиянию малых доз химических веществ. Те тоже с годами всё больше жалуются на бессилие, расстройство памяти, депрессию. Возможно, в формировании экологически зависимых заболеваний есть какие-то общие закономерности). В чём же причина такой своеобразной патологии? До того как у ликвидатора разовьётся депрессия, он заболеет букетом различных недугов. В первую очередь это сосудистые заболевания головного мозга, гипертония, рано развившийся атеросклероз. На фоне сосудистой патологии, причиной которой может быть и радиационный фактор, формируется психоорганический синдром, одним из проявлений коего является депрессивное состояние. Повреждены клетки мозга. Часть из них не функционирует, часть функционирует в меньшем, чем нужно, объёме… Это реальность в нарушении здоровья чернобыльцев, которая, совершенно закономерно, формируется на отдалённых этапах аварии. Поэтому заявления типа «Заболел через шесть лет после Чернобыля - с аварией не связано» - эти заявления есть вопиющая несправедливость. Надо признать, что, к сожалению, всё более широкое появление депрессий у этой группы людей – финал болезненного процесса, связанного с Чернобылем. И очень важно, чтобы те, кто принимает решения о компенсациях, помнили, как тяжко, а порой невыносимо, чернобыльцам жить на земле. И виноваты в этом не они а авария. Принято было писать, что все ехали добровольно. Но это неправда. Многих, очень многих не спрашивали – посылали, и всё. Но теперь не суть важно, кто оказался в Чернобыле по доброй воле, кто по категорическому приказу. Государство обязано платить за те страдания, которые теперь испытывают все эти люди. А чернобыльцам хочу сказать: состояние ваше небезнадёжно. И есть люди, готовые помочь вам. Психиатры и психологи ждут чернобыльцев в специально открытых для них центрах в Москве и Краснодаре, в Ставрополе и Ростове, в Свердловске и Новосибирске, в Рязани. Приходите и приезжайте. Выслушают. Поймут – обязательно поймут. И обязательно помогут.
В душе поселяется мрак. Последствия Чернобыля: Все ли они известны?